НА ЗАРЕ…

Воздух здесь упоительно-прекрасен, особенно на заре. Все запахи мира тебе навстречу сплошным блаженством. Свежесть первозданного утра. Незамутнённость горизонта и такая даль за далью, что нет никакого желания ни о чём думать.

Абсолютным диссонансом такому миру казалась фигура мужчины, бегущего со всех ног – мимо тумана над спокойной речкой, мимо спящих кустов роз, мимо всего на свете, самого красивого и неповторимого. Ступни вдавливают медовые травы, кузнечики прыгают во все стороны, бабочки лихорадочно суетятся. Даже напоённый благостью воздух недоумённо расступается перед бегущим, словно невесомый и невидимый занавес. Мужчина несётся вперёд быстрее ветра, и на руках у него самая прекрасная девушка на свете. Сейчас она закусила губки от боли, в огромных глазах цвета бездонного неба стоят слёзы.

– Сейчас, милая, потерпи. Чуть-чуть осталось!

– Зачем ты увёл меня так далеко от Дома? – капризно спрашивает. – А если я умру от боли? Знаешь, как болит?

– Больше от Дома не уйдём, обещаю. А Люций тебя вылечит в ту же минуту, как увидит.

И помчался ещё быстрее, только волосы развеваются.

Добежал, почти и не запыхался – своя ноша не тянет, но ноша всё равно стонала и шмыгала носом. Губки кривились от недовольства. Быстро поднялся по ступеням, стараясь не причинить девушке лишнюю боль.

Входную дверь толкнул ногой (она здесь никогда не запирались), прошёл в прохладу Дома. Где-то тут должен быть диван… Вон он, нынче у окна. Мужчина почти не задавал вопросов, отчего мебель в комнатах всё время меняется местами, хозяин вопросов по благоустройству не приветствовал; он вообще малоразговорчив, этот хозяин, хотя иногда любил и пошутить. Нравилось ему, когда его шутки понимали. И любил, когда восхищались сделанным его руками. А делал он многое. Этот мир, например, он сделал тоже. Обмолвился так однажды, но мужчина запомнил и поверил на слово. А как не поверишь? Когда в той вон комнате сплошь непонятные механизмы, бурлящие колбы, стеклянные трубки, едкий запах химии и предвкушение чего-то зарождающегося? Туда даже смотреть страшно. Потому и восхищаешься.

Он нежно опустил любимую на диван, растерянно осмотрелся в поисках положить чего-нибудь под голову и увидел хозяина, молча наблюдавшего за ними с лестницы на второй этаж. В груди при виде этой скособоченной фигуры как всегда ёкнуло; страх хозяин внушал, хорошо, не безоглядный ужас. На диване пискнуло.

– Ну что опять? – глянул Люций на девушку. – Понятно, Ева у нас коленку поцарапала. Я вас чему учил? Про подорожник помните?

– Но ей же больно…

– Ты, Адам, кроме мышц ничего не имеешь. В голове не мозги, а вата. Из тебя же верёвки вьют, дубина.

С этими словами спустился в комнату, подошёл к дивану. Щелчком пальцев вылечил царапину и устало посмотрел на обоих. Маленький, лысый, в огромных очках-линзах, весь какой-то скособоченный и словно из верёвок свит. На бедре в кобуре покоился аолх. Только рукоять выглядывала.

Ева хлопала ресницами на Адама, слёзы исчезли.

– Пойдём, милый, в наш шалашик. Я тебе приготовлю чего-нибудь вкусненького.

– Угу, – кивнул Люций, – только посолить опять не забудь.

– Сама разберусь! – Ева подхватила под руку Адама и упорхнула вон. Мужик только виновато оглянулся.

Люций присел на диван, почесал в лысине.

– Похоже, я опять лопухнулся. Вторая пара и снова эта Ева командует.

Вытащил аолх, повертел в руках. С его помощью мир он и создавал. Шутка ли – абсолютное оружие локального характера. При соответствующих настройках что хочешь может. Даже характер человека изменить, если верить инструкции от божественных оружейников.

– А чего я, собственно?

Набрал комбинацию на рукоятке, вышел на крыльцо. Посмотрел в сторону шалаша, рядом с которым весело горел костерок. Влюблённых не было видно.

– Главное в этом деле не перестараться, – пробормотал Люций, наводя дуло с широким раструбом на уютное гнёздышко молодых. – Потому что на выходе можно запросто получить двух особей одного гендерного типа. Мне оно надо?

И осторожно нажал спусковую кнопку.
Голиков Александр Викторович