ПоЭт
Написал я стихотворение – про зиму:
“Все люди зиму обожают,
Хотят на лыжах все ходить,
А если станут мерзнуть ноги,
То можно выпить-закусить.”
И отнес в редакцию. Ну, редактор, наверное, побоялся мне сразу сказать, что стихи хорошие, чтоб я не возгордился. И говорит:
– Стихи у вас, как бы это сказать… искренние… Но недоработанные. От такого мастера хотелось бы чего-то большего.
Я говорю:
– Большего? А чего большего? Вы скажите!
Он говорит:
– Ну, рифмы хотелось бы посвежее… И вообще, колорит…
Ну, я – то понимаю, что стихи ему и так нравятся, просто характер выдерживает.
– Ладно, говорю. Сделаем с колоритом, мы не гордые.
Поработал над стихом где-то с неделю.
Принес:
“Все люди зиму обожают,
Я тоже страсть ее любил.
В лесу на лыжах поезжая,
Я помню, выпил-закусил…”
Редактор долго молчал. Я уж подумал, от восторга голоса лишился.
– Ну? – говорю. – Как?
– Потрясающе, – говорит. Я говорю:
– Правда?
– Да что вы! – говорит. – Особенно вот это: «поезжая – закусил». Просто руки чешутся… поскорей напечатать… Только, понимаете, какая штука…
– Какая еще? – говорю. Он говорит:
– Да вот зима-то кончается… Может, вы нам что-нибудь к весне напишете? Скажем, к Восьмому марта?
Я три недели из дому не выходил – сочинял стихи.
Весенние.
“Весной поют на небе птицы,
А люди ходят в долг просить:
Ведь каждый человек стремится
Весною выпить-закусить!..”
Ну, пошел к редактору – прочитал. Смотрю, он от восхищения побледнел. За сердце держится.
Я говорю:
– Я тут на всякий случай еще про лето сделал:
“Светило летом шпарит в темя
Нельзя на солнце выходить.
Зато в кустах в такое время
Все могут выпить-закусить!”
Ну, думаю, все. Не отвертится. А он глаза закатил, губы трясутся.
– Гениально, – говорит. – Можно, оказывается, и в кустах… В общем, я бы хоть сейчас – в набор… Только на этот год у нас уже стихов полный комплект… А вот на будущий…
И мне подмигивает.
Ну мне, конечно, обидно, но, с другой стороны, его тоже надо понять. Журнал не резиновый. Нас, поэтов, будь здоров сколько.
– Ну, смотри, – говорю. – Чтоб на этот раз…
И тоже ему подмигиваю.
Он обрадовался.
– Вот и хорошо, – говорит. – Идите домой, пишите. Как можно больше! И, главное, только к нам больше не ходите. Мы сами к вам придем. Чтоб вам времени не тратить…
И точно: назавтра же и пришли. Ну, сам-то редактор не приехал, заместителей прислал. Такие внимательные, здоровые. Все прочитали, что я пишу. Потом со мной насчет поэзии беседовали, спрашивали, как себя чувствую. Потом сказали, надо мне укол сделать – специальный, чтоб писалось лучше. И сделали мне укол.
А на другой день приехали за мной на машине и сказали, что надо меня отвезти в дом для творческих работников. Чтоб у меня были уже все условия.
Условия тут правда хорошие. Чистота, служащие все в белых халатах. В комнате нас трое творческих работников. Все писатели. Пижамы нам выдали теплые, четыре раза в день кормят. И эти уколы делают, стимулирующие. Все свободное время мы пишем. Работается хорошо. Правда, иногда за стенкой кто-то мешает, кричит целый день, что он пропеллер.
Но работа идет, стихи пишу, о природе. Шесть тыщ написал уже. Последнее такое:
“Осенним днем всем людям грустно
Идут осадки цельный день.
Но можно выпить без закуски,
Когда приходит к нам осень!..”
1974