Снова не мы
“ладно, ладно – давай не о смысле жизни, больше, вообще, ни о чем таком…” *
Осенние сумерки заката на остановке “Студенческая”. Кроме него под железной зеленью козырька бабушка и дождик. Он встречает автобус, на котором с работы из зоомагазина должна приехать Надя. Продолговатый салон маршрута № 13, с желтым запотевшим светом внутри подруливает к бордюру. Двери плавно разъезжаются, выпуская трех человек и девушку, которая прижимает что–то за курткой, будто легкое ранение и улыбается, увидев его шаг навстречу:
— Что у тебя там?
— Ой, у меня вся грудь мокрая – этот придурок так гнал, что полбанки расплескалось…
— Полбанки чего?!
— Воды…
Она смеется детским голосом хулиганки, доставая из–под куртки литровую посудину, в которой медленно кружит рыба:
— Вот, это он и ему срочно надо придумать имя.
Поднимаясь к дому около телевышки, он узнает, что это рыбка какой–то хищник, питается себе подобными, может жрать мясо и обитает на полке в отдельном аквариуме. Ему жутко одиноко в магазине, самку он потрепал и укоротил ей хвост, поэтому он должен жить у них. Надя верещит про уникальность рыбца, а первым делом в квартире, ставит земноводное под свет. Не снимая радость с лица, требует придумать имя виляющей вдоль стекла крохе, выдвигая свою версию:
— Он, будто наш ребенок, поэтому давай его так и назовем – Ребеныш! Сокращенно – Ребе…
“он хохочет так, что едва не давится кадыком…”
В тот вечер они сошлись на варианте Малыш. Надя излучала уют и счастье: на завтрашний выходной завела будильник на восемь утра, чтобы вместе съездить в ее “Бонифаций” за подходящим аквариумом и остальными причиндалами: лампой для света, устройством вырабатывающим пузырики, кормом и прямоугольником стекла. Последний гаджет был необходим, чтобы довольное животное, любившее вытворять кульбиты от скуки, не выпал при этом воды. Иногда в тишине ночей, были слышны шмяки об стекло – так Мякиш радовался жизни.
Мякишем он стал неделю спустя. Надя кормила его с такой заботой и рвением собирала со всех рабочих аквариумов улиток и прочих деликатесов, что брюхо Малыша напоминало пузо престарелого офисного планктона:
— Надя, а Малыш у нас точно не сучка? В смысле, может, коллектив вашего зоопарка ошибся, а мы вскармливаем беременную мамашу?
— Перестань обижать нашего мальчика. Он вполне себе…
— Мякиш! Он – Мякиш. Толстый и разжиревший, он уже точно не Малыш.
“почему–то одна фотография, где вы вместе всегда не резкая…”
С Надей они были знакомы пять лет. Жили вместе почти четыре года. Закончив факультет иностранных языков их родного провинциального вуза, который он бросил, она переехала за ним в Пермь. Ей нравилось работать не по специальности, а график “два через два” устраивал всех и он был спокоен. То короткое лето в начале осени было самое счастливое время их любви. После “усыновления” Мякиша они сменили еще три квартиры. Надя заботливо перевозила рыбку — для них он заказывал отдельное такси. Переезды закончились на Ераничах — почти три года в нем тлело любопытство: откуда в столице уральского края это татарская местечковость. Окна выходили на железнодорожное полотно – его всегда преследовали поезда и выборы. Он любил свое дело и не понимал Надиной ревности.
“мы всегда чудовищно переигрываем, когда нужно казаться всем остальным счастливыми…”
Его близкая знакома, девочка, закончившая психфак пединститута – умная талантливая красавица Катя, которая знала толк в психологии, а в отличии от многих тысяч дипломированных специалистов на самом деле разбиралась в своем предмете обожала Надьку, однажды напророчила точный диагноз:
— Если ты женишься на ней буквально сейчас, если ты не сделаешь ей предложение до Нового года – ты потеряешь потрясающую девушку, которая любит тебя так, что больше в твоей жизни такого может не случиться. Но если честно и между нами – тебя нужна взрослая женщина старше тебя, только опытная стерва сможет загнать тебя в стойло…
В начале зимы началась кампания, продлившаяся до марта. Потом у него было множество кандидатов – глупых и мудрых, жалких и напористых, забавных идиотов и достойных быть избранными. Но в этом калейдоскопе навсегда остался один – самый лицемерный и мерзкий. Почти полгода невыносимой политической проституции – ежедневное поедание грязи и падали.
“у всех кто указывает нам место, пальцы вечно в слюне и сале…”
Будни без выходных заканчивались около полуночи. Он больше не встречал ее с работы и приезжал в дом, где каждую ночь горел свет, пахло солянкой, свежими котлетами и гречневой кашей. Открывая тихо–тихо дверь, он надеялся, что Надя спит. Стандартный коридорный диалог в два часа ночи:
— Ты опять поздно… Я соскучилась… Сегодня борщ, я пойду разогревать…
— Зачем ты меня ждешь и почему не ложишься? Я ничего не хочу.
С кухни шуршит аромат ужина:
— Ты сама ела?
— Да, прости – полчаса назад. Без тебя было голодно и страшно.
Он заходил на кухню, ставил две бутылки пива, кидал на стол сигареты:
— Надечка, иди ложись, но не засыпай. Дай мне двадцать минут посидеть одному…
— Как всегда и кому я все это готовила…
Она тушит конфорки. Он в пять сигарет опрокидывает табачный дым и “Балтику Портер”, пытаясь выключить из себя прошедший день и наступившее завтра.
“черт с ним с мироустройством – все это бессилие и гнильё…”
Изредка выпадали короткие дни, а раз в месяц случались выходные. В остальное время она отправляла ему смс, боясь позвонить, чтобы не нарваться на злость в голосе:
— У тебя что–то срочное? Тогда перезвоню тебе позже.
И практически никогда не перезванивал.
“говори со мной о простых вещах…”
В свои выходные она уезжала в гости к подругам, в свой город или чаще всего занималась дрессировкой Мякиша, разговаривая и жалуясь ему в одиночестве. Как–то перед Новым годом ранним утром до открытия на порог их магазина подбросили коробку из под кухонного комбайна. В ней было четыре котенка. Рыжих и еще слепых. В тот вечер, вернувшись домой он застал ее внезапно счастливой. Она снова улыбалась хулиганистым блеском глаз. Снимая обувь у него интуитивно вырвалось:
— У нас снова “дети”?
— Даааа! Но совсем чуть–чуть — не надолго и как ты догадался?
Она торопила его в комнату, расплескивая вокруг диснейленд щенячьего восторга. На кресле в его старой кофте копошились четыре лисьих комочка с полладошки каждый. Его захватила ее карусель слов – какие все гады, они чуть не замерзли, а один совсем плох и может не выжить:
— Ты ведь не против их? Они поживут у нас недолго – я подменилась с девчонками почти на неделю. Надо дождаться, когда у них откроются глазки и я их всех раздам. Одного за сегодня уже пристроили, но они еще слепые, а один может даже умереть… Вот какие люди сволочи, хотя ладно – могли ведь и утопить! Ну, посмотри какие они милашки! а послушай как мяргают! Смотри–смотри, как этот уморительно ползает…
“несут хоронить кота в обувной коробке, как холодную куклу в тряпке…”
Все выжили. Даже слабый и хворый прозрев, превратился в их любимчика. Она подогрева им молоко, кормила из пипетки. На эти дни он старался безуспешно притвориться больны, чтобы не выезжать на работу. Две недели умиления пролетели в мгновения. Потом наступил Новый год, два дня передышки все заново до середины марта. Их кандидат победил, но эмоций, хоть чуточку похожих на выигрыш не было. В первую пятницу после дня голосования был объявлен всеобщий банкет человек на триста – штабных, агитаторских команд и прочих помогайцев. Ему не хотелось там быть, но его назначали ответственным за организацию пьянки. Он не успел вовремя уйти и напился: после каждого лживого тоста он заливал в себя двойную рюмку.
“люди любят себя по всякому убивать, чтобы не мертветь…”
Его злость разбилась о Надю. Скандал начался с какой–то нелепой фразы, сказанной ей в ответ на его оскорбление, что если у нас случится свадьба, то он не желает видеть там ее родителей. Это была вечная тема – ее мать воспринимала его в ноль и как наказание для своей дочери. Дальше полетели взаимные упреки. Она вспомнила его измену, а он то, что она сидит на сайте знакомств. Она кричала, что ненавидит его работу, а ему осточертели ее безмозглые подружки. Полтора часа ора, которые было слышно четырьмя пролетами выше и ниже их пятого этажа девятиэтажной свечки.
“от злости челюсти стискиваются так, словно ты алмазы в мелкую пыль дробишь…”
Первый раз в жизни и отношений каждого в стенки и пол полетела посуда. Тут он вспомнил – в мюзик–холле ДК Солдатова, где праздновался звездный час нового депутата, за шторкой на подоконнике осталась сумка. В портфеле лежали подотчетные документы на несколько десятков тысяч денег. Когда он вернулся, Надя собирала вещи. Это вскипятило его еще ярче и он так не понял, почему из соседей так никто и не вызвал ментов.
“первая сигарета сбивает с ног, если выкурить ее натощак…”
В десять утра ему надо было быть в офисе – кандидат должен был сделать окончательный расчет. Ему хотелось денег, чтобы уехать из этого проклятья на несколько дней. Изнасилованная выяснениями отношений квартира выглядела погано. Он еле заполз в тепло водно–реабилитационных процедур и не дожидаясь сухих волос, вызвал машину. Он курил на пороге офиса, когда подъехала начальница. Увидев его состояние, МЮ сказала:
— Иди на кухню. В морозильнике холодильника должна оставаться бутылка водки. Выпей, иначе мне хочется вызвать тебе скорую.
“с нами говорят на любые темы, кроме самых насущных тем…”
Приехала кандидат. Они о чем–то долго спорили в кабинете, а он сидел в закутке прислонившись к бутылке кулера. Уже было залито грамм сто и ему (никогда больше опохмел не творил таких чудес) стало легче дышать. Разговоры затихли, закрылась дверь офиса. На столе начальницы лежала только треть суммы и он понимал, что возьми он эти деньги сейчас – больше ему с этого проекта не вытрясти. Но отказаться и ждать выполнения полных договоренностей – не было сил.
Он выскочил на Тихий весенний Компрос – любимое место в Перми. Поймал с руки «девятку» с молодым пацанчиком за рулем. Сразу обговорил маршрут — “Бонифаций” на Мира через любой цветочный киоск; условия курения и потребовал доступ к магнитоле и колесику звука. Ему повезло – парень был доволен клиентом и заворожено слушал его страдания. В перерывах между путанным повествованием, громкой музыкой сигаретами без перерыва – пять белоснежных роз. Дверь зоомагазинчика.
“у тебя перепуганный вид детка: за “детку”, конечно, убивать надо…”
Он извинился. Искренне. Но ночные слова обратно забирать не стал, подтвердив, что все – писец котенку. Она уточнила, куда он сейчас и может ли довезти ее до бывшего дома, чтобы забрать остатки вещей. Оставив совсем офигевщего водителя, он зачем–то поднялся вместе с ней.
Позже он думал, но не сожалел о том, что не остался. Что они не занялись примирительным сексом. Что он не метнулся в ювелирный магазин. Что не сделал последней попытки вернуть всю в колею свадьбы. Вместо этого он еще раз попросил прощения и убыл бухать в Соликамск.
Через неделю он вернулся в неживую пустоту квартиры. Рядом с аквариумом Мякиша лежала записка: “Если ты приехал скинь мне смс, чтобы я больше сюда не возвращалась. Мякиша покормила вчера. Забирать его не буду”. Дата, подпись, корм. Ему казалось, что смирение от потери сидит уже внутри, но нет и он снова уехал куда–то пьянствовать.
Они встречались эпизодически еще полгода. Как позже он вычитал в каком–то мужском журнале, что секс после расставания это норма, если не обманываются новые отношения. В связи с этим он хотел уточнить позже, а тот мальчик, который появился месяц спустя знал, что чистка аквариума Мякиша лишь предлог? Или. Не его дело.
“душой и телом мы здорово подходили друг другу…”
Судьба рыбки оказалась фатальна. Он привык к нему и Мякиш радовал его по вечерам танцами, когда, возвращаясь с работы, он включал свет. Однажды он поймал себя на том, что тоже, как и Надя, разговаривает с немым и созданием внутри воды. Но потом случились выборы в Березниках, где надо пришлось торчать без возможности ежедневного возвращения. Надя забрала Мякиша обратно в магазин – на большее у нее не хватило силы духа, она боялась воспоминаний и лишних симптомов ностальгии. Теперь у него был свой аквариум и он больше не продавался. Два месяца спустя новенькая из чужой смены забыла закрыть его на ночь стеклом. Надя нашла его утром на полу. Рассказывая ему об этом, она отворачивала дрожь лаз в сторону и он вышел не дослушав, чтобы не увидеть как она разрыдается.
“почему ни одна боль не оправдывается тем, как точно мы потом о ней написали?”.
* в рассказе использованы цитаты из одноименного стихотворения Веры Полозковой
(c) dinvare