Три корочки хлеба

25.04.2022 0 Автор admin

Двадцать лет прожив в России, (каждый раз, заказывая лепешку в добротных ресторанах восточной кухни, спрашиваю “из тандыра или просто так”?) подсознательно пытаюсь найти аромат и вкус ташкентских базаров. Бесполезное занятие – это детство, а эти вкусовые ощущения уже не вернешь. Только если еще раз в Алмалык слетать. Ради правды, надо сказать, что пару раз в подмосковном кабаке попадались почти идентичные. Но самая–самая, прям как из Азии была куплена у таджика в ларьке у метро Автозаводская. Но сравнивать все равно нельзя.

Особенно, когда в Узбекистане суббота и базарный день — продавцы лепешек с рядками корзин, где полотенцами закрыты, как плоские тарелки в сушке – одна к другой – чуть приоткроет и дурман свежей только что из тандырного небосвода, лепешки. Еще отдельно продавали “свадебные” — эти лепешки были в два раза шире и толще, но мне такие не нравились – тесто сладковатое и бабайский пафос блестит – не жалели масло на обмазку.

Мне нравились самые простые. Один год рядом с нашей школой работал кооперативный оптовый рынок. Почти у забора стояла лачуга, где узбек пек лепешки. Я даже помню его – тонкий, стройный, седой, за 35–ть – как мне сейчас. Практически всегда один, несколько раз девушка гораздо моложе – жена, сестра, невеста? Когда мы набегали послеуроковой кучей – он никогда не торговался с нами и даже не пытался в это играть (редкий случай для Средней Азии, особенно применительно к детям). Стоимость была одинакова всегда (15 или 20 копеек). Он продавал свой хлеб так – будто делал нам громадное одолжение.

Это были самые вкусные лепешки – размером со свадебную, с огромной тонко раскатанной и часто пробитой вилкой серединой – самое вкусное сердце (если мы делили лепешку на двоих, то старались сделать геометрически идеальные полусферы, подхватывая ладонью каждую крошку из сердцевины) и кунжутовых семечек по пухлому ободу – не мало, но всегда хотелось еще. А обратная сторона как у Луны – только щербатая в черную крапинку.

Бредешь после уроков, на улице пусто, ибо невыносимо жарко, а вокруг простор и море солнце. До дома еще четверть пути и половина лепешки – у меня было самое счастливое детство на свете!

Нытвенский черный хлеб

Черный предпочитаю белому. Когда я вспоминаю про самый вкусный черный хлеб у меня всплывает Нытва. Там он был самый правильный – формовой, а не круглый; тесто и прожарка – он был хрустящим и пышным, как булка белого, но классически черный. Наверняка, не по–русски объяснил, поэтому зайду с другого края.

Работали кампанию в Нытвенском районе. Практически в ежедневном режиме мотались из Перми и обратно. Машина заезжала рано утром, а окромя кофе и сигареты после сна в меня ничего не лезет. Но до штаба иногда добирались в полдень – пока заберем АПМ, дождемся со встречи начальника или кандидата, плюсом часа полтора–два дороги. В Нытву я и водитель Ваня приезжали голодными. Через дорогу был магазин, где аккурат к 12 дня привозили свежий хлеб.

Я покупал еще теплый кирпичик нытвенского хлеба и полпалки кунгурского сервелата. В штабе всегда были женщины, которые с удовольствием поухаживают и сделают бутерброды. Но никому доверия нет – Ваня стоит коршуном и блюдет каждую корочку (разрезались с обеих сторон, а потом я стал покупать по две булки). Хлеб и колбаса толстыми ломтями под большущим лезвием ножа.

Нет, нас кормили – обедали и ужинали в приличном ресторанчике. Но, мы, блин, два растущих организма – мне 25–ть, а Ваньке и того меньше – 22. Он под стать своей “Волге” — здоровый и широкоплечий. Дело было зимой и нам всегда было голодно в разъездах по селам и закоулкам района. До сих, как в голове вспомнится образ хлебных кусманов покрытых пешками колбасы – облизываюсь, как собака Павлова. За десятилетие намотал круги по стране, но такого черного хлеба, как в Нытве нигде поесть не удалось.

Булка белого из психбольницы

Уфа, 1997 год, Центральный республиканский стационар для пациентов с психическими расстройствами. Не лежал (хотя не мешало бы) – “работал”. Интрижно, так ведь? Рассказываю. После школы не поступил на филфак БГУ. Остался в Башкирии на год. Трудился (кто–то наверняка вспомнит махровый расцвет “канадских компаний” в докризисные девяностые) в конторе, которая занималась распространением белорусской косметики.

Как сейчас помню фирма–производитель так и называлась “Белка”. Суть та же, что с книжками, кассетами и прочим ширпотребом, но только крема, скрабы, маски, тоники и вся линейка шампуней с увлажнением. Упаковано для того времени было со вкусом, но главное – это была реально хорошая косметика от слова “натурально”. Белоруссия – страна картофеля и прочих корнеплодных цветочков.

Многие до сих пор удивляются: “Иванов, как тебе удается сходу любой женщине напиздеть столько комплиментов за раз?!”. Всему научил тот год – открываешь дверь в кабинет, а там шесть дам различных поколений и каждая ждет ласкового слова, иначе ничего не купят. (хвастливо): “а я был лидером продаж”. Была своя фишка, в особенности по одному наименованию – хвойному гелю для ванны. Он был финским, но я презентовал его, как французское “Молоко Клеопатры” — и, хрен с ним, что аромат у молочка был как с красновишерской лесопилки, а цвет глубокого янтаря. Гель был упакован в литровую бутыль, которая, как подарочное шампанское “Мандора” помещалось в картонную тубу.

После десятиминутного “спича” о чудодейственности и будущем волшебстве (“вам надо только наполнить ванну, раздеться и лечь…”), я открывал коробку, волшебником вытаскивал “килограмм красоты”, отвинчивал крышечку и, сквозь аромат Карелии, томно пришёптывал:
— Ооууу, шарррррман!
В кои–то веки моя картавость пленила.

Возвращаемся к ненормальным – обожал втюхивать свой товар в больничном городке. Это был мой личный Клондайк два раза в месяц – аванс и зарплата. Медики, врачи, прочая обслуга – преимущественно не мужчины (но на удивление в пекарне женщин практически не было). Раз в две недели я устраивал шоу, особенно в административном корпусе – скучно быть бухгалтершей, особенно в психушке.

На самом деле это ни фига не как в кино “Пролетая над гнездом кукушки”. Когда попадаешь в отделения и видишь беспросветную грязь, замызганные робы пациентов и безумие в глазах каждого третьего — спасала молодость собственной психики. Однажды, чокнутые меня филигранно обчистили – половина сумки плоских тоников и шайбы ночного крема для век – испарились, будто я был под гипнозом. Когда вызвали заведующую отделением, она орала матом: “Я же предупреждала, чтобы вы их к себе близко не подпускали – это уже не найти, а ночью они все сожрут, сестрам работы – до утра клизмы ставить. Суки, вы все бляди”.

В больничных парках живет своя аура. Для понимания: в Березниках есть знаменитый “Треугольный сквер” и прочие красоты природы, но парк городской больницы в тысячу раз сильнее по энергетике. Теперь ощутите башкирскую осень сквозь клены и запустения на аллеях психиатрической клиники. (меня сейчас клинит в желании отыграть похожесть Чуртана и психбольницы – а чО: и там, и там обитают ненормальные татарки, только в Уфе их хотя бы лечат. Рыба, заткнись! это текст о хлебе, а не про диагноз…).

За внутренностями не облетевшей листвы и летящего дождика хозблок и пекарня. В крупной мозолистой пятерне повара пышная горячая, только что из духового шкафа, буханка белого хлеба. Он кладет ее мне чуть выше запястий, а в ладони ставит два граненных стакан с кефиром доверху. Медленно до скамейки, разместиться, расставив стаканы на мокрые деревяшки, не выпуская хлеба из рук. Нахохлиться воробушком, разломать булку посередине и сначала выедать горячую, отдающую пар белую мякоть. Запивать глубокими глотками холодный кефир. Отскоблить внутренние стенки так, что корочка ломается со звоном. Десятки минут кладбищенского умиротворения в тишине под каплями с неба.

Иногда для счастья надо самую малость: кругляшки хлебного мякиша и корочки на десерт с каждой стороны.

(с) dinvare