Слабое звено

06.04.2022 0 Автор admin

Еженедельный пятничный ужин в кругу близких родственников. Традиция, которую придумали специально для меня, но все делают вид, что так всегда было заведено. Мама, отец, младшая сестра и подруга сестры. Роли у всех расписаны как по сценарию, и первая реплика моя.

– Лазанья удалась, соус просто неземной.

Мама на пару секунд замирает, перед тем, как подобрать верный ответ. За эти две секунды она успевает связаться с моим психологическим консультантом.

– Да, это новый рецепт, сама придумала, – с улыбкой отвечает мама. – Кстати, Алексей, может тебе записаться на кулинарные курсы?

Меня ведь нельзя оставлять одного, и поэтому мой консультант постоянно советует вступать в группы здоровья, обучения, общения… не счесть курсам числа. Но ответ у меня почти без изменений.

– Интересная идея, я подумаю над этим.

– Люда хочет узнать, как происходит твое обучение? – спросила сестра. – Есть какие-то специальные программы для таких… как ты?

Люда, подруга сестры, почти разучилась говорить, как и большинство людей сегодня. Действительно, зачем, когда можно спросить намного быстрее напрямую мозг-в-мозг

– Читаю книжки, как сто лет назад, – ответил я.

– О! – произносит подруга, и смотрит на меня невидящим взглядом.

В этом ее возгласе я слышу удивление, словно перед ней сидит невиданное животное. Хотя так и есть. Я ведь действительно вымерший вид. Мутант, у которого нет нужного гена, и потому мне нельзя вырастить в мозгу нейро-интерфейс.

– Люда проводит исследование по истории развития вербального общения, – добавила сестра. – Она захотела лично увидеть тебя.

Да, я не могу общаться как все, напрямую мозг в мозг. У меня нет встроенных систем для обработки изображения или звука, я не могу за секунду войти в сеть и мысленно поговорить с вами

– А теперь будем пить чай, – невпопад заявляет мама, чтобы вернуть разговор в безопасное русло.

После чая мама дежурно расспросит, как у меня дела, и будет ободрять, что вот-вот найдут способ лечения, и тогда я стану как все. Но до этого я должен не терять духа, и следовать советам психолога.

– Как дела на работе, сын? – как всегда напоследок вступает в разговор отец.

Нервы у меня не выдерживают, я и поспешно ухожу, что-то бормоча про срочные дела, ссылаюсь на несуществующих друзей и вру про встречи, которых у меня нет. Я благодарен семье, что они говорят со мной, но в тоже время, меня выводит из себя натужность этих недельных процедур. Жалость просто сквозит в каждом взгляде и слове.

На руке у меня тревожно мигает красным индикатор уровня кортизола в крови, предупреждая о стрессе.

– Рекомендуется принять медикаменты группы два, опасный уровень гормонов. Проводится принудительный ввод пяти единиц препарата.

Все меня жалеют и спасают, по большей части от самого себя. В мире всего несколько сот таких больных как я. Нас за глаза называют язычники. Ну, понятно за что, ведь мы может общаться только через речь. А еще, среди нас высокий процент самоубийств. До сорока лет доживают всего несколько процентов везунчиков. Мне сейчас двадцать два.

В метро совершенно пустынно и одиноко. В вагоне несколько человек, которые смотрят сквозь меня невидящими глазами. Я кричу на весь вагон.

– Эй, люди, я хочу поговорить с кем-нибудь! У меня нет в голове имплантов, сенсоров и прочего интерфейса! Я могу только говорить!

Никто даже не повернулся. Для них я непонятный объект, как черная дыра. Я не отвечаю на запрос их интерфейса, а общаться словами они не хотят. Это дурной тон и не принято в обществе. Атавизм.

Потом лекарство начинает действовать, и мне становится все безразлично. Ну и ладно, завтра на работу.

Звучное название моей должности компенсирует ее никчемность. Я назначен контролером выдачи забытых вещей. Дроны- уборщики находят вещи, а хозяева иногда приходят потом за ними. Чаще просто посылают дрона. А я просто отмечаю в базе данных, что сегодня найдено и выдано столько-то вещей. Любая бот-программа справится с этим намного быстрее, чем я. Но куда тогда девать меня? Работа с людьми, как и прописано мне психологическим консультантом, но в тоже время, не требующая навыков.

Первый посетитель пришел ближе к обеду, и показался мне странным. Дрон доставил со склада его сумку. Но незнакомец не спешил уходить, он стоял на месте и напряженно смотрел на меня. Наверное, пытается пробраться ко мне через нейро-интерфейс?

Дрон, доставивший сумку, завертелся волчком на месте и упал на пол. Сработала аварийная система, двери хранилища открылись, и незнакомец кинулся внутрь. Впервые происходило что-то необычное, а я не понимал, что делать, замерев на месте. Кража? Взлом? Датчик стресса запищал, предупреждая о высоком уровне гормонов в крови. Незнакомец быстро выскочил, вынося из хранилища забытые вещи. И тут меня словно прорвало, я кинулся к нему, хватая за руку.

– Стой, гад!

Чужак бросил вещи мне под ноги, словно увидел привидение, и убежал. Я остался победителем в этой короткой схватке.

Напротив меня сидел незнакомец в сером костюме, и тяжелым взглядом давил меня. Все это походило на сцену допроса в разведке из какого-то древнего фильма. По экрану, расположенному на стене, бежал текст вопросов.

“Мы просмотрели записи с камер. Зачем вы кинулись на похитителя?”.

– Ну как зачем? – удивился я. – Я же отвечаю за эти вещи.

“Это был известный хакер. У него стоял имплант, позволяющий выключать людей и системы с нейро-интерфейсом. Только он не учел, вас нельзя выключить в принципе”.

– Ну, хоть в чем-то я полезен оказался.

“Вы не думали, чтобы использовать вашу способность на другой работе? Скажем, при необходимости доступа куда-то. Обычные системы нейро-блокировки бесполезны против вас”.

Получается, во мне видят не просто неполноценного и несчастного человека, что-то вроде слабого звена, а обладающего уникальной способностью?

– Попробовать можно. Только с родителями посоветуюсь.

Доклад в службу психологической адаптации.

“Игра с “хакером” и последующей беседой якобы с офицером разведки прошла успешно. Алексей М. действовал строго с прогнозом психологической карты во время принятия решения. Уровень собственной значимости пациента поднялся с трех единиц до восьми единиц по условной шкале. Угрозы психологической нестабильности нет. Одобрить методику для других пациентов”
 (с) Арилин Роман Александрович