С Новым годом дорогая Ирка

Из Минска позвонила Катька и сказала, что у мамы четвертой степени. Слово «рак» она старалась не произносить. Мама уже не ходит и очень хочет Ирку видеть. Врачи сказали — максимум месяц, и если Ирка может, то нужно не откладывать и лучше всего, если бы она приехала на Новый Год.
Самый дешевый рейс на Минск был через Приштину — пятьсот баксов туда и обратно. Постоянных клиентов взял на себя верный друг Вовка, как бы муж. Вовка убирал квартиры лучше любой женщины. А вот компьютерные курсы, на которых училась Ирка, не получалось закончить никак. И хоть она была лучшая в классе, за две недели прогулов никто и разговаривать с ней не стал. Курсы были серьезные, почти все после этих курсов находили себе работу. Ушла Ирка сама, чтобы не лажаться.
Запаса денег у них не было. Экономическая жизнь в Америке была устроена так, Ирка это поняла сразу, — сколько заработаешь, столько и потратишь. Еще вначале, как только они приехали, умные люди посоветовали сесть на пособие. При собеседовании в сошел–секьюрити черная офисерша сказала, что нужно сдавать мочу на анализы. Они не поняли и черная изобразила. Вовка, увидев такую пантомиму, сказал что это унижение, пошли они нах.. со своим пособием. Ирка его уважала, не стала перечить. Жили они только на те бабки, которые могли зарабатать сами. Мало кто из легальных так жил. Ирка подумала и сделала то, чего не делала никогда, попросила у постоянных клиентов денег с пяти уборок вперед, купила билет в обе стороны самой дешевой югославской компании и набрала в Century 21 два чемодана подарков, всем–всем и маме клетчатый шерстяной плед. Но больше всего, конечно, накупила Катьке, потому что Катька к своим девятнадцати годам сделалась необыкновенной красавицей. Еще мама говорила Ирке, что в их семье женщины красивые до тридцати, а потом все. Ирка в отведенный ей тридцатник не уложилась, но Катька должна была в этот срок успеть устроить свою жизнь.
Визу в консульстве поставили всего за пятьдесят баксов, а в Кеннеди согласился отвезти знакомый таксист из наших бывших, бесплатно. И все бы класс, но в последний день, когда забирала в травеладженси билеты, выяснилось, что в эту факаную Приштину боинг прилетал в семь утра, а ровно за час до этого, в шесть, улетал самолет на Минск. Значит следующего нужно было ждать ровно двадцать три часа. Это сразу сделало Ирку несчастной. Дело в том, что была у нее одна особенность, можно даже сказать – психическая болезнь, ждать Ирка не могла ни минуты, нигде и никогда, ни при каких обстоятельствах не ждала и за любую услугу или вещь готова была переплатить в три раза, только бы не ждать. Проблема осложнялась тем, что Ирка юридически была лицом без гражданства, до ситезен было еще четыре года, а все ее документы — гринкарта и тревел–паспорт паскудного желтого цвета, для югославов ничего не значили, а сама Ирка была для югов никто и звать никак. Она не могла даже выйти из здания аэропорта и почти сутки должна была торчать в длинном полутемном, похожем на зал в кинотеатре «Новости дня», помещении для транзитных.
Ко всему в своей жизни Ирка была готова, все могла стерпеть: холод–голод, тесноту, грязь, мышей и тараканов, приставания пьяных, к громкое исполнению песни «Жил да был Черный кот за углом», ломки, похмелье, тяжелый труд, насилие, вероломство, подлость и предательство, но только мысль о том, что ей куда–то нельзя была для нее невыносима. Если ей говорили, что вот нельзя куда–то, то именно туда ей сразу же нестерпимо хотелось. Собственно из за этого и уехала Ирка из Совка. Другого объяснения она бы и не нашла.
Была у Ирки клиентка и подруга одновременно — Майка, которой в жизни повезло больше, чем Ирке уже прежде всего потому, что родилась она еврейкой. Свалила из Союза Майка еще в семдесят девятом и сейчас жила в Бруклине уже в своем доме с кошками и собаками, без мужа и детей. Приглашала Ирку на уборку каждую неделю, хотя убирать там было нечего, просто Майке нужно было выпить и с кем–то поговорить. А Ирка умела слушать и понимала все искренне, без притворства и в смысле женской дружбы была самым подходящим человеком. Майка быстро напивалась, плакала, бралась Ирке помогать с уборкой и только мешала. Вот этой Майке Ирка рассказала про свои страхи, а Майка сказала, что у нее на самолет тоже самое, и что такие проблемы она решает бухлом. Но Ирке этот вариант не подходил, потому что она не бухала, даже пиво. Ирка была чисто плановая. Плановые, если их прижмет, проявляют необыкновенную изобретательность. Ирка думала, думала и решилась. Из одной сигареты вытряхнула табак и на всю длину забила из травы лучшего сорта косяк. Сделала это так красиво, что даже Вовка, которому предложила найти среди сигарет косяк в пачке, не смог этого сделать. Уже по дороге в Кеннеди похвасталась приятелю таксисту, но тот сразу сказал:
— Схуела мать. Сейчас во всех аэропортах собаками нюхают.
— Как это? – спросила Ирка.
— А вот так. Собак на кайф подсаживают, — объяснил таксист.
— Как подсаживают? – спросила Ирка.
— Колют что–то, — сказал таксист. Такой пес из кубического метра воздуха одну молекулу марихуаны выловит и пи3дец.
— Что пи3дец? – спросила Ирка.
— Облает или укусит вообще, — сказал таксист.
— Что теперь делать? – спросила Ирка.
— Давай скурим, — предложил таксист.
— А потом?
— Потерпишь. Тебе главное до Минска добраться, — сказал таксист.
Так и сделали. Почти весь косяк выдула Ирка. Таксист сделал пару напасов. Больше не стал, ему еще нужно было на работу.
Паспортный контроль Ирка прошла на автомате. Никаких собак не было и в помине. Принял ее какой–то небрежно одетый африкан–американ в форменой фуражке, который взвесил чемоданы и, хотя был явный перевес, пропустил Ирку, только вяло махнул рукой. Когда прощались, таксист полез целоваться в губы и Ирка не стала его отталкивать, чтобы не обидеть.
Боинг быстро взлетел, поднялся до стратосферы и завис. Место Ирке досталось возле окна и она могла видеть, как очень близко под самолетом, так, что можно было достать рукой, медленно поворачивается превосходно выполненный неизвестным мастером глобус. Сперва прокрутился какой–то город, потом пошли, острова и дальше сплошняком Атлантический океан, нарисованый аквамарином, который быстро перешел в королевский синий цвет, королевский синий в электрик, электрик в индиго, и индиго в темный цвет школьных фиолетовых чернил. В этот момент над океаном их самолет застала ночь. Ирка не спала. Выбрала из двадцати музыкальных каналов классику, слушала. Подходили стюардесы и предлагали еду, но Ирка отказывалсь, чтобы не обломать кайф, только просила чай и однажды намазала на хлеб виноградного джема и съела. Начали показывать по телевизору какое–то кино, но Ирка не стала переключатъ звук, фильм классно ложился на Пятую симфонию Бетховена. Как только кино кончилось, за иллюминатором начался рассвет. Ирка, потрясенная видением восходящего над океаном солнца с высоты десять тысяч метров, подумала, что человеку нельзя бы смотреть на это. “Как теперь жить с тем, что я увидела”, — подумала Ирка и в первый раз в жизни заплакала.
— Все в порядке мисс? – спросила, катившая по проходу коляску, стюардеса.
— Да, — просветленно ответила Ирка и улыбнулась своей чудесной детской улыбкой. Внизу пошли детальнейшие макеты каких–то островов, городов, побережье. Наконец подъехала и остановилась, нанесенная карминовым цветом, Югославия. Ирке не хотелось вставать, но все уже вышли и сюардеса с пожилым лицом и длинными молодыми ногами вопросительно посмотрела на нее.
Кофе в кафетерии аэропорта стоил пять долларов. Пять долларов Ирка зарабатывала в час. Она сразу оценила, что эта щербатая, непонятно как вымытая чашка, даже не эспрессо, а просто американо, не стоит того, чтобы час х***ячить засранную пейсатой семьей в семь человек квартиру в Боропарке.
— Пошли вы все нахуй, — сказала, казалось бы мысленно, Ирка, но жгучий брюнет буфетчик, похожий на итальянского киноактера, ее услышал. Он подозвал Ирку пимповским жестом и спросил:
— Как ви пожИваете? Потом, явно читая иркины мысли, помыл чашку под краном, вытер салфеткой и налил свежего кофе, добавил молока и сахара.
— Happy New Year, — сказал он.
Да, в Европе уже был Новый тысяча девятьсот девяностый год.
В благодарность за бесплатный кофе Ирка купила в буфете пирог с сыром, который буфетчик назвал «кальсоне», съела и сразу же кайф пошел на убыль. Ирка испугалась. Обломаться здесь, сейчас, в этом зале, похожем на школьный актовый зал со сбитыми планками рядами стульев, показалось Ирке самым страшным, что может случиться. Ирка вернулась в буфет и вдруг увидела новогоднюю елку, которую раньше не замечала. С Дедом Морозом и красной звездой на верхушке. Все–таки Югославия была еще социалистической страной.
В Бога Ирка не верила. Нет, конечно допускала возможность существование над всеми нами высшего разума, типа Соляриса, но чтобы эти чуваки в хитонах с кружками над головой, типа тех, которые бросают на штырь отдыхающие в санаториях, управляли всей вселенной… Эта мысль у Ирки, закончившей школу с золотой медалью и красным дипломом БПИ вызывала только смех. Ее вера не опиралась ни на какую логику, знания или факты была абсолютно чистой детской верой, в Деда Мороза. С раннего детства и до сих пор.
Дед мороз был размером с раскрашенную гипсовую скульптурку католического святого, какие итальянцы выставляют на фронтярд перед своими домами в Бенсонхерст. Сходство добавляли пенопластовые крылышки за спиной. Ирка села перед Дедом Морозом на корточки, взяла ласково пальцами о маленькую пластмассовую ручку годовалого младенца, который только–только начал ходить и попросила:
«Дедушка Мороз, сделай так, чтобы я могла курнуть.»
Дедушка Мороз ничего не отвечал, только смотрел куда–то у нее за спиной абсолютно укуренным взглядом стеклянных глаз с красными, как у кролика, зрачками. Ирка обернулась и сразу же вся превратилась в обоняние, потому что единственная на кубический метр воздуха молекула марихуанны попала ей на верхнюю стенку носовой полости, прямо под передними долями головного мозга.
— Ах! — воскликнула Ирка, потому что поняла, что где–то здесь, тут вот, совсем рядом, лежит хороший, медовый, бархатный, чуть горковатый, потому что уже куреный, косяк. В миг, как собака наученая искать наркотики, Ирка пошла по запаху и обнаружила это место. Под сидением седьмого справа в четвертом ряду стула жвачкой был приклеен пакетик, в пакетике сигарная набивка и записка. Ирка взяла пакет, заперлась в туалетной кабине, взобралась на унитаз, дотянулась и побрызгала на электрическую лампочку из баллончика с дезодорантом, раскурила косяк, сделала глубокий напас, задержала дыхание, как водолаз на целую минуту, потом нажала клавишу слива и пустила струю дыма в поток воды.
«… и я торчу, и так кайфово мне, и дым отечества так сладок и приятен.
Карету мне, карету мне, карету.»
Она присела на крышку унитаза, развернула записку и прочитала: “С Новым годом, дорогая Ирка!”